Пенсионерка Татьяна Антоненко, которую 28 августа вызвали в суд по делу о подкупе избирателей, вошла тем днём в храм светлогорской Фемиды как свидетель, а вышла потерпевшей. Уже известно, что приключилось с ней в здании суда. Татьяну Александровну ограбили. Другая пенсионерка наглым образом вытащила у из сумки принадлежавшие Антоненко шоколадные конфеты, а заодно с ними и деньги.
В тот же день Антоненко попросила председателя суда Михаила Аниськова выдать ей копию видеозаписей камер внутреннего и наружного наблюдения, на что, в соответствии с Конституцией РФ, имела полное право. Михаил Викторович, сославшись на позднее время (было приблизительно 19 вечера), обещал просьбу удовлетворить завтра. При свидетелях. Назавтра потерпевшая, пришла к главному судье снова. С готовым заявлением. Но Аниськова словно подменили. Он велел передать бумагу в канцелярию.
И только 6 сентября Аниськов удостоил ограбленную пенсионерку внимания. Он прислал ей письмо, в котором отказывался от обещанного. Ничего не попишешь: Аниськов дал судейское слово, Аниськов его и забрал обратно. Хозяин, понимаешь ли…
Михаил Викторович сослался на то, что так надо: «в связи с проводимой проверкой уполномоченным органом должно быть принято предусмотренное законом процессуальное решение, основанное на доказательствах, полученных в установленном порядке». Из чего следует, что получив копию видеозаписей, Антоненко способна была бы каким-то фантастическим образом повредить доказательства – исказить или уничтожить (копию-то!).
Аниськов прибавил, что им же «направлено сообщение по данному факту».
Странно, в материалах проверки заявления Антоненко о преступлении, поданного в местный отдел полиции, которые исследовались в суде 11 сентября, никакого такого аниськовского сообщения не было, как отсутствовали и сами доказательства в виде видеозаписей камер наблюдения.
Как это понимать? Следует считать Аниськова хозяином не только своего слова, но и своих действий?
