В среду, 11 апреля, я заявился в приёмную президента России, расположенную на ул. Д. Донского, 1, в здании местного правительства.
Мне надо было записаться на приём к начальнику УМВД по Калининградской области генералу Мартынову. Евгений Владимирович, как было официально объявлено, наметил личный приём граждан на четверг, так что у меня ещё было время.
Какой-то молодой мужчина (как потом я установил, Вячеслав Богатырев) голосом, не терпящим возражений, произнёс:
– Мы заявление ваше приняли. Ответ получите.
– Какой такой ответ? Я желаю попасть на приём.
– У нас уже вчера была окончена запись. Большое количество граждан уже записано!
– Чем вы можете подтвердить ваши слова?
– Вы можете обратиться на Советский проспект, 7, непосредственно в УМВД, телефон такой-то. Там ведётся запись на приём к Евгению Владимировичу.
– Как понимать? Там запись ведётся, а вы уже закончили?
– Все жители Калининградской области находятся в равных условиях. Было давно опубликовано объявление. К сожалению, уже запись закончена на данный приём.
– В объявлении о записи на приём никаких ограничений по срокам не было.
– По срокам да, но по времени... Приём с 9 до 12 и с 15 до 18. В рамках этого времени невозможно принять всех желающих Калининградской области. Сегодня в течение всего дня отказываем всем гражданам. И вчера уже отказывали.
– Пытаюсь вас понять и не могу. Помню, генерал Кириченко, бывший начальник УВД, принимал до девяти вечера, до последнего посетителя. Мартынов что, исключение? У меня очень серьёзный вопрос. Полтора года нарушаются мои права.
– Вы можете обратиться самостоятельно.
– Мне советы не нужны, я пришёл записаться на личный приём.
– Вы оставили своё обращение, и на него получите ответ.
– А я хочу получить не ответ, а реализовать своё право быть принятым должностным лицом.
– К сожалению... Уже записано большое количество граждан.
Большое количество граждан, как выяснилось, выражалось цифрой 27.
– Все находятся в равных правах, – гнул своё Богатрев. – Звонили, записывались.
– Вы равные права не обеспечили. Надо было, если видите, что желающих много, предусмотреть два дня приёма.
– Вы были уже один раз на таком приёме у начальника УМВД России, – начал врать чиновник, и тут пришлось поставить его на место.
– Почему вы говорите неправду? Кто вам это сказал? Вы обо мне навели справки? Справки ложные.
В разговор вмешался другой мужчина:
– Вы можете оставить заявление, а мы его отдадим.
– А вы кто? – строго спрашиваю его.
– Фещенко Виталий Петрович.
– У вас есть должность?
– Начальник управления.
– Вот с этого и надо начинать.
– Вы не нервничайте, – принялся лечить меня Фещенко, бывший адмирал, руководивший флотским агитпропом.
– Я не нервничаю, а отстаиваю свои права. Вы их нарушаете, а я отстаиваю. Более того, как журналист я хочу предложить Мартынову поприсутствовать во время приёма и сделать материал для сайта.
– Пожалуйста, у нас пресса приглашается на 11 часов... Человек не может принять 100 человек в день. Вы согласны?
– Согласен. Но при одном условии: почему генерал Кириченко находил возможным принимать граждан до 21.00? Во-вторых, почему вы ограничились одним днём, этого положение ваше не предусматривает. Поэтому давайте и второй день захватим. Надо людям дать возможность высказаться генералу.
Я вышел из здания правительства с твёрдым намерением обратиться за защитой в суд.
Через полчаса мне позвонили из той самой приёмной, и женский голос уточнил, какой у меня к генералу разговор.
А наутро господин адмирал сообщил, что я записан на 17.00.
Прихожу за 10 минут. По вестибюлю снуют полковники и подполковники. Не менее десятка. Стучат каблучками девушки и молодые женщины, шуршат молодые мужчины и пошаркивают пенсионного возраста бывшие военные – штат приёмной президента. Сколько их? Армия! И все получают зарплату. Из наших, народных средств.
К слову сказать, президентское представительство образовано и существует абсолютно неконституционно. С таким же успехом президент мог назначить своего наместника (или два-три) в каждом селе. И мы их тоже содержали.
Никто никогда не интересовался, какова польза от этих пышно труждающихся клерков. Каков кпд? Подозреваю, что коэффициент их полезного действия приближается к нулю. Зато внешний эффект и степень важности не оценить не возможно. Ну, да это к слову…
Ровно в 15.20 меня позвали.
Надо заметить, мне пришлось пройти тройной контроль: при входе в здание у меня проверили аккредитационное удостоверение, дважды брали мой паспорт уже непосредственно в приёмной, чтобы списать с него какие-то сведения, мои данные вносили в компьютер, не испросив на то моего согласия. Один раз это проделал молодой человек, Вячеслав Богатырёв, фамилию которого, как я уже сказал, пришлось устанавливать, и жгучая брюнетка-подполковник полиции, она тоже не потрудилась представиться, а я настаивать не посмел.
Не представлялся никто, за исключением Фещенко, о котором я уже упоминал.
...И вот я перед генералом. Слева, за моей спиной – один полковник, справа – второй. Оба в штатском. Второй при входе потребовал оставить в «предбаннике» видеокамеру: «Здесь снимать нельзя». Я ответствовал, что именно о таком опыте, как сотрудники полиции, в другом, правда, месте, удаляли с моей видеокамеры файлы, я и хочу поведать Мартынову.
Кстати, перед входной дверью вывешено предупреждение, что приём ведётся в режиме видеотрансляции. Чиновникам дозволено всё, а людям скоро и дышать можно будет с разрешения.
…И вот я перед генералом. Слушает невнимательно. Перебивает. Давит авторитетом.
Рассказываю, как группа сотрудников милиции во время выполнения журналистской работы, меня схватила, затолкала в машину и отвезла в кутузку, где меня подвергли обыску, пытке и унижениям, продержав в камере пять часов.
– Вы официальный журналист у нас? – прервал меня Мартынов.
– А разве бывают неофициальные?
– Вы аккредитованный журналист?
– Это не имеет значения. И у кого аккредитованный? У вас?
– Что вы снимаете? – пербивает генерал. – Кого? Начальника? Губернатора? Вы должны быть аккредитованы.
– Прошу прощения, но вы, наверное, не осведомлены о законе о средствах массовой информации? Аккредитование журналиста налагает на того, кто аккредитовывает, дополнительные обязанности. Вот чем отличается аккредитованный от неаккредитованного журналиста.
– Как я могу не знать о законе! Я генерал, – и Мартынов пошевелил плечами, чтобы я обратил внимание на его погоны. Ну да, передо мной была генеральская форма.
Дальше генерал меня выслушивал как-то нетерпеливо. Он всем своим видом демонстрировал, что слушает в полуха. Дескать, ему некогда.
Но когда такая возможность ещё появится у меня? И ему пришлось задержаться ещё на минуту.
Я повёл речь о моральном облике полицейских. До сих пор, говорил я ему, продолжается практика фальсифицирования административных правонарушений. Составляются десятки и сотни подложных протоколов о мелком хулиганстве, в которых полицейские лжесвидетельствуют о том, что добропорядочные люди якобы ругаются на улице матом
– Факты, – напирал на меня визави.
– Пострадали незаслуженно Александр Шацкий, Александр Жиденков, Ирина Волошина, Евгений Лабудин… Их очень много, тех, кто в суде доказал, что протоколы сотрудниками полиции фальсифицированы.
– На моей памяти что-то такого не было, – вяло отбивался генерал.
– Потому что вы не анализируете решения судов. Если бы вы этим занялись, открылась бы для вас удручающая картина. По фальсифицированным протоколам взыскивается моральный вред за незаконное привлечение к незаслуженной ответственности. Уверяю вас, это немалые суммы. И они выплачиваются из казны. А сотрудники полиции остаются в стороне. Вроде бы ни причём.
– Государство нельзя обирать, я с вами согласен.
– А людей можно обижать? Зачем клеветать, пользуясь должностными полномочиями? Полиция вышла из доверия. Второго декабря меня из полиции вытолкал ударом в спину подполковник Мисяченко, на мне Лаврентьев рвал одежду. Вот какие у вас служат.
– И людей нельзя обижать, – согласился Евгений Владимирович. – Наша главная функция: мы для граждан! Будет информация – вы нам давайте горячую информацию. Я доступен. Вы б позвонили, сказали: вот там-то то-то и то-то. Мне звоните. Телефон доверия. Служба собственной безопасности…
Мы разговаривали минут пять.
В 17.30 Мартынова и след простыл.
Эпилог.
Из поведенческого этикета чиновников можно сделать однозначный вывод: мы для них что-то вроде неодушевлённых предметов. В лучшем случае промеж собой они нас награждают каким-то обозначением «для служебного пользования». Типа «холопы» или «быдло».
Только потом я сообразил, почему генерал так возмущался. Я обязан был его, как Брежнева по бровям, по погонам узнать. Может, следовало присесть хотя бы, хлопнуть ладонями по щекам (себе) и прокричать: «Ку!»
Нет, никому из них и в голову не пришло предъявлять мне своё удостоверение. А уж я-то знаю, что даже генеральскую форму можно купить с рук. Ничем не отличающуюся о той, что носит Мартынов.
Не буду описывать детали, но я увидел двух генералов: один из них был улыбчивым, даже кротким перед телекамерами, второй был моим хозяином…
