8
Некий Рожков, без всяких оснований выдающий себя за оппозиционера, любил играть на баяне. Причём явное предпочтения в этой игре (на баяне), он отдавал не перебиранию клавиш (это казалось ему занятием однообразным и потому неувлекательным), а растягиванию мехов. Вот растягивать меха казалось ему делом весьма достойным для всякого уважающего себя оппозиционера, а он страстно желал выдать себя за такового. Можно сказать, изнывал от желания. К тому же считал такие упражнения весьма полезными. А то, к примеру, придётся где-нибудь схлопотать по хребтине лопатой (а такое с ним случалось, и не раз), так мышцы спины, которые трапециевидные, развитые при растягивании мехов, не подведут.
Опять же пользы от баяна в подвале полиции общественной безопасности — куча. Можно фотокамеру внутри спрятать, что бы не потерять, можно ноги укрыть (в казематах бывало свежо), а можно под голову положить, когда спать захочется (спать не-пойми-кто Рожков в казематах предпочитал на полу, чёрт его знает, почему). А можно и целиком на баяне улечься, если ноги поджать — ростом эрзац-оппозиционер Рожков был невелик, оппозиционеру Хадыка едва до плеча доставал.
Но при всём моём доброжелательном отношении к этому персонажу не могу не отметить (просто ради справедливости), что вряд ли бы нашёлся человек, который назвал бы его игру (на баяне) виртуозной. Дело в том, что у как-бы-оппозиционера Рожкова напрочь отсутствовал музыкальный слух. Так же ему не было дано понять, что такое чувство ритма. Да и приятным голосом природа его не наделила. Голос у него, как бы это сказать помягче, мелодичным не был. Птицы, заслышав его песни, с неба не спускались. Какие птицы? Собаки, бывало, завывать начинали, не угомонить. Коты орали как остервенелые. Дети... В общем, мамы имели к исполнителю претензии. И обоснованные.
Ну так вот. А оппозиционер Хадыка баян презирал, считал его инструментом барским и оппозиционера не достойным (я думаю, правильно считал). Тем более, трапеция и от игры на гармошке развивалась просто поразительно, росла, так сказать, как на дрожжах. А трапеция для оппозиционера первое дело, по горбу оппозиционер всегда может схлопотать (и поделом!), не любят у нас оппозиционеров (а и за что их любить!). И в казематах гармошка никогда не подведёт. В неё можно хоть десять фотокамер спрятать. Хоть сто.
Вот. Поэтому оппозиционер Хадыка с гармошкой не расставался. Чуть устанет в пикете стоять, присядет, шарики к ногам привяжет и давай наяривать. Народ сбегается отовсюду. Оппозиционер Хадыка, значит, на баяне жарит. Народ радуется, делать-то ему (народу) нечего. Судья Ёппимахина прибежит, частушки исполнит. Чечётку отобьёт. Славно!
И, значит, этот, условно скажем, оппозиционер Рожков стал здорово завидовать оппозиционеру Хадыка. Сначала хотел назло лучше всех играть научиться (на баяне), но что-то не заладилось, хотя он даже одну мелодию («Вставай, страна огромная») почти что до конца разучил. Ну, во всяком случае, первую половину. В смысле – часть. Но потом он здорово устал (да и из подвала полиции общественной безопасности его с треском выперли, совсем он там всех замучил своими фугами).
И он, продолжая, между прочим, прикидываться оппозиционером, решился на такую гнусную штуку — прогрызть в мехах гармошки оппозиционера Хадыка дыру. И прогрыз. В тот момент, когда оппозиционер Хадыка шарик новый надувал, и, стало быть, отвлёкся, он (невсамделишный оппозиционер Рожков) сделал невинное лицо, натянул на него (на лицо, то есть) глупую улыбку и укусил инструмент. Только оппозиционер Хадыка ничего даже и не заметил. Никак это на его игру (на гармошке) не повлияло. Потому что мышцы, называемые трапециевидными, у него к тому времени уже были ого-го.
Я к чему это клоню. В наше время, если ты оппозиционер (даже такой горе-оппозиционер, как Рожков), без крепкой, надежной спины — кранты. Пропадёшь. Как полковник Козаков без крестиков. Или как полковник Ловрентьев без ноликов. Либо (и это будет ещё точнее) как судья Ёппимахина без частушек. И особенно без «И-их».
